Иран и Россия: есть ли общее?

Новогодние волнения в Мешхеде, Тегеране и других городах 80-миллионной страны, играющей важную роль на международной арене, неизбежно порождают ассоциации, параллели, сравнения с нашей, российской ситуацией. Различия, конечно, очевидны, и немалые. Прежде всего, Иран —клерикальное государство, там уже почти 40 лет властвует мусульманское духовенство, исповедующее, как и практически все население страны, шиитскую ветвь ислама. У нас такого нет («богу — богово»), хотя ощущается нарастающее вмешательство Русской православной церкви в светскую жизнь.   

Почти 40 лет в Иране правят мусульманское духовенство и верхушка военных. Фото tabnak.ir

Теперь о похожем или хотя бы сравнимом. Во-первых, как в Иране, так и в России власть объявила, что многие вопросы якобы «окончательно решены», а потому сняты с повестки дня и выведены из обсуждения. При этом на самом деле таковыми (решенными, бесспорными) они на самом деле не являются. В Иране это агрессивная внешняя политика, экономические проблемы, коррупция, религиозное засилье («диктатура аятолл»), ущемление политических свобод. Сравнить с нашей страной можно самостоятельно.   

Во-вторых, в Иране узкое поле для политической конкуренции, общественно значимых дискуссий — в отличие, скажем, от Северной Кореи — все же сохраняется. Однако (см. пункт 1) постоянно присутствует вероятность уличных выступлений. Причина в том, что в органах власти, включая парламент, из-за жесткого, во многом искусственного регулирования выборов и жесткого контроля над СМИ, представлен далеко не весь спектр общественных интересов и настроений.

В-третьих, уличные выступления начинаются с довольно умеренных лозунгов, но власть не может в ответ найти мягкие формы ответа, так как не привыкла к диалогу. Поэтому лозунги и формы протеста, а также методы их подавления быстро радикализуются. От критики повышения цен на продукты питания и коммунальные услуги иранские демонстранты быстро перешли к лозунгам политической свободы и «возвращения мулл в мечети». Ниша реальной, жесткой, но цивилизованной оппозиции в Иране практически пустует, и в этом вина власти, которая из года в год, с усердием достойным лучшего применения, вытаптывает политическую поляну.  

В-четвертых, локомотивом протеста являются крупные города, где жизнь, несмотря на авторитарные тенденции, все же разнообразнее, полифоничнее, предполагает постоянный выбор во всех сферах жизни. Напротив, деревни и малые города хранят верность власти. Верность, которую, однако, невозможно конвертировать в комплексную модернизацию страны. 

В-пятых, в условиях тотального госконтроля над СМИ на первый план в общественно-политической жизни выходят мессенджеры и социальные сети («Телеграмм», «Инстаграм», «Фейсбук» и др.). В то же время иранские власти уже освоила методы их блокировки, что, конечно, эффективно «здесь и сейчас», но на длинной дистанции лишь усугубляет пропасть между властью и обществом. Вероятность социального взрыва (разумеется, неподконтрльного) в среднесрочной перспективе дополнительно возрастает.

В-шестых, по большому счету, «персидские волнения» спровоцированы официальным Тегераном, то есть религиозными консерваторами, ведущими политику исламизации как светской жизни, включая частную, так и внешней политики, причем ради выполнения доктринальных установок готовы отодвинуть на второй план социально-экономические проблемы. Дорогостоящие, амбициозные авантюры за рубежом по вкусу далеко не всем, не все считают их «вставанием с колен» или «возрождением державы».  Отсюда логичен один из ответных уличных лозунгов: «Не Газа, не Ливан, моя жизнь — Иран».

В-седьмых, в Иране, как и в России, власть почти отрицает внутренние причины общественного недовольства или, как минимум, отводит этим причинам второстепенную роль. На первом месте — вмешательство извне. В иранском варианте обвиняются США, Израиль и Саудовская Аравия; у нас «список недругов» слегка (но только слегка) иной, но не в этом суть.  Вообще говоря, что-либо из происходящего в любом государстве каким-то из стран на руку, а другим — напротив, невыгодно. Например, Кремлю была выгодна, в соответствии с мировоззрением Владимира Путина, победа Дональда Трампа на выборах президента США (сбылось, но ожидания не вполне оправдываются) или Марин Ле Пен во Франции (не сбылось). Но представлять дело так, что большинством американских избирателей управляет зарубежный, российский, дирижер, а иранских — американо-саудовский кукловод, значит полностью искажать действительность.

Локомотивом иранского протеста являются крупные города. Фото the-blogger.ru

Собственно, так же дело обстоит в отношении российской оппозиции — если у них что-то совпадает с американской точкой зрения, то это проблема американцев, и никого больше. Конечно, на первом месте — причем, безоговорочно — находятся внутренние, объективные, житейские причины общественного недовольства. Но конечно, властям — в Америке, в Иране, в России — выгодно представлять дело иначе, как результат «вмешательства извне»: выходит, что и власть все делает правильно, и оппозиция морально (а значит, и организационно) несостоятельна и антинародна, и силовики/спецслужбы получают дополнительное финансирование для выполнения столь актуальных задач по борьбе с «угрозой государству».  

…Волнения в Иране идут на спад. Какие выводы из них сделает официальный Тегеран? Примерно те же, что Кремль весной 2012 года, после демонстраций в Москве?

Юрий Пронин для ИА «Альтаир»