Старая соседка три месяца угощала нас пирогами. Правда, которую рассказал консьерж, разбила мне сердце

Я замерла, сжимая в руках остывающий кофе. Трель дверного звонка — длинная, настойчивая, какая бывает только у людей, которым некуда спешить. — Тише, — шепнула я. — Сделаем вид, что нас нет.

Мы стояли в полумраке прихожей, затаив дыхание, как двое прогульщиков. За дверью послышалось тяжелое, старческое шарканье тапочек, приглушенный вздох и удаляющиеся шаги. Когда стих звук лифта, я осторожно открыла замок. На коврике, как немое обвинение, лежал пластиковый судок с запиской: «Милые мои, испекла вам с вишней. Сил набирайтесь. Ваша Вера Николаевна».

Три месяца осады

Мы въехали в эту двухкомнатную сталинку три месяца назад. Ипотека тянула жилы, работа выжимала досуха, но это был наш первый настоящий дом. Вера Николаевна, соседка сверху, появилась на пороге в первый же вечер. Тихая, улыбчивая, с яблочным пирогом в руках.

Тогда это казалось верхом гостеприимства. Мы пили чай, рассказывали о себе: Макс — программист, я — дизайнер. Она слушала жадно, кивала, а в глазах ее светилось какое-то странное, почти лихорадочное узнавание. Но вскоре забота превратилась в экспансию. Пироги летели к нам через день. Она ловила нас у подъезда, вычисляла по звуку шагов, знала график нашей жизни до минуты.

— Она нас преследует, — раздраженно бросал Максим, убирая в холодильник очередную кастрюлю борща, к которой мы не притронулись. — Это какая-то нездоровая фиксация на чужих людях. Ей просто нечем заняться.

Мы начали играть в шпионов: выключали свет, говорили шепотом, проскальзывали мимо её двери тенью. Взрослые люди, мы прятались от старушки, боясь обидеть её прямым отказом, но задыхаясь от её навязчивой любви.

Осколки чужой жизни

Развязка наступила после того, как Максим сорвался: Вера Николаевна увидела, как я в спешке выбросила её утренние блины в урну. Она плакала на лестнице, а мы чувствовали себя последними мерзавцами.

На следующий день я спустилась к консьержке, Галине Степановне, чтобы попросить контакты родственников «сумасшедшей» соседки. Галина отложила газету и посмотрела на меня так, будто я была ребенком, разбившим бесценную вазу.

— Сядь, Лена, — сказала она глухо. — И послушай.

У Веры Николаевны был сын. Саша. Блестящий айтишник. И невестка у него была — тоже Леночка, дизайнер. Они жили в вашей квартире. Делали ремонт, мечтали о детях. Вера Николаевна жила ими, кормила их этими самыми пирогами. Год назад они поехали смотреть участок под застройку. Грузовик на встречке не оставил им шанса.

В горле встал ком. Галина продолжала: — Когда вы въехали — те же лица, те же профессии, даже имена… Вера Николаевна прибежала ко мне белая как полотно: «Галя, они вернулись! Они просто долго были в пути!». Она понимает головой, что вы — другие. Но сердце её выдает ошибку. Пироги — это её способ держать их за руку. Пока она печет и кормит «вас» — её дети живы.

Возвращение домой

Я не помню, как поднялась на пятый этаж. В глазах стояла пелена. Я позвонила Максу, сбивчиво пересказала всё. Он просто замолчал в трубку, а потом я услышала, как он заводит машину.

Я не стала его ждать. Поднялась выше, к 62-й квартире. Вера Николаевна открыла дверь — осунувшаяся, с покрасневшими глазами. Она явно ждала удара, ждала, что я сейчас попрошу её больше не приходить. Вместо этого я просто обняла её. Крепко, до хруста. — Простите нас, — шептала я. — Простите, что мы были такими слепыми.

Она замерла, а потом её плечи затряслись. Она плакала так, как плачут люди, которые целый год держали в себе океан горя. Приехал Макс, и мы стояли втроем в тесном коридоре — два «призрака» и одна бесконечно одинокая женщина.

Новое воскресенье

Прошло полгода. Наш холодильник больше не забит нетронутой едой. Каждое воскресенье в пять вечера мы поднимаемся на этаж выше. Максим чинит полки, я помогаю Вере разобраться в настройках планшета. Мы едим те самые пироги, слушаем истории про «того» Сашу и «ту» Лену.

Она иногда оговаривается. Называет его сыном, меня — дочкой. Мы не поправляем. Мы поняли главное: доброта — это не всегда про удобство. Иногда это про то, чтобы стать для кого-то живым отражением в разбитом зеркале, пока раны не затянутся.

Уходя, я всегда оглядываюсь. В окне шестого этажа горит свет. Теперь я точно знаю: там нас всегда ждут. И это, пожалуй, самое важное знание, которое я приобрела в этой жизни.

Читайте также:

Провел в Дубае 3 дня и не хочу больше туда возвращаться. 8 причин Вода натощак для пожилых: научный вывод врачей СМИ: Автомобильные номера «ЕКХ» попали под суровый запрет в России